Подавляющее большинство наших современников стойко уверены в том, что в планы "бесчеловечного фашизма" входило уничтожение миллионов славян. Это убеждение настолько сильно, что фактически превратилось в неподлежащую сомнению истину. Вместе с тем, полноценных доказательств существования подобных устремлений у верхушки национал-социалистического государства не существует.

Появление утверждения о планах истребления нацистами большинства населения европейской части СССР относится ко времени печально известного Нюрнбергского процесса. Конечно, и до Нюрнберга, то есть еще в ходе войны, союзнические "асы информационной борьбы" периодически повторяли мысль о желании "фашистов" изничтожить миллионы людей, но тогда это была всего лишь пропаганда, зачастую весьма топорная.

В качестве доказательства тезы о ликвидации славян манипуляторы избрали несколько "документов". Главным из них является так называемый "Генеральный план Ост". Показательно, что текста плана до сих пор не обнаружено. Тем не менее, в ходе Нюрнбергского судилища этот "документ" фигурировал, правда, в виде неких "Замечаний и предложений по генеральному плану Ост". Автором заметок являлся начальник одного из отделов Министерства по делам оккупированных восточных территорий Э. Ветцель. Полностью записки Ветцеля (они представляют собой карандашные наброски в запиской книжке) так и не были опубликованы. В наиболее полном виде они представлены в "Военно-историческом журнале" (№ 1, 1960, сс. 87-98)

Опубликованный источник состоит из четырех разделов:
1. Общие замечания по генеральному плану "Ост";
2. Общие замечания по вопросу об онемечивании;
3. К решению польского вопроса;
4. К вопросу о будущем обращении с русским населением.

В первом разделе Ветцель касается вопроса о переселении немцев на восточные территории. Их число должно составить 4550 тыс. человек на первое время. "Нежелательные в расовом отношении местные жители" должны быть переселены в Западную Сибирь. "5-6 миллионов евреев подлежат ликвидации еще до проведения переселения". Далее Ветцель отмечает необходимость учета данных о расовом составе народов Востока.

Во втором разделе чиновник рассматривает мероприятия по так называемому "онемечиванию" (включению в орбиту Рейха "местных жителей ненемецкого происхождения, которые обладают признаками нордической расы"). К слову, известные советские псевдоисторики "гитлерологи" Д.Мельников и Л.Черная в своих "трудах" предлагают понимать под "онемечиванием" физическое уничтожение . То есть, по мнению этих талантливых еврейских публицистов, нацисты планировали уничтожать представителей нордической расы... Интересное открытие!

В третьем разделе Ветцель называет поляков "самым опасным народом". Вместе с тем, он отмечает, что "польский вопрос нельзя решить путем ликвидации поляков", так как "такое решение обременило бы на вечные времена совесть немецкого народа и лишило бы нас симпатии всех".

В четвертом разделе автор заметок с похвалой отзывается о расовом типе русских и подвергает критике позицию некоего Абеля, предлагающего ликвидацию русского народа.

Корпус документа пестрит явными фактическими ошибками. Так, в последнем разделе Ветцель пишет о никогда не существовавшем в природе "имперском комиссариате по делам России". Сложно допустить, что этот чиновник не был знаком со структурой собственного министерства. Здесь же он упоминает о горьковском и тульском генеральных комиссариатах, хотя Ветцель не мог не знать, что эти территориальные единицы именовались в официальных бумагах округами (даже не генеральными округами, как Литва, Латвия, Эстония и Белоруссия).

Много в "замечаниях" и совершенно нелепых предложений. Скажем, Ветцель предлагает переселить часть поляков "в Южную Америку, особенно в Бразилию". Это очень напоминает известную "утку" о планах размещения евреев на о. Мадагаскар.

Поэтому напрашивается вывод, что карандашные наброски Ветцеля были либо сфальсифицированы от начала до конца (а это весьма распространенная практика союзников), либо подверглись "некоторой правке" со стороны "специалистов". В любом случае, мы имеем дело с крайне сомнительным документом, который не выдерживает серьезной проверки на предмет аутентичности и, по-хорошему, должен быть раз и навсегда вычеркнут из списка надежных исторических источников. Кстати, это давно сделали многие западные изследователи.

Показательно, что даже при работе с таким спорным документом некоторые эквилибристы от истории умудряются "раскрывать чудовищные тайны фашизма", показывая при этом чудеса непрофессионализма. Упомянутые Мельников и Черная, к примеру, в книжке "Преступник № 1" пишут: "В одном месте плана предлагается, в частности, расселить русских в Южной Америке и Африке". Как мы помним, Ветцель предлагал в Южную Америку отправить часть поляков, а вовсе не русских. Про Африку в "замечаниях" нет ни слова. Кроме того, ведущие "гитлерологи" показали себя еще и недюжинными специалистами в области филологии, заявив, что физическое уничтожение надо подразумевать не только под словом "онемечить", но и под словами "депортировать" и "переселить".

В попытках найти подтверждение тезиса о планах уничтожения славян советские пропагандисты не брезговали прибегать к помощи и других, столь же сомнительных источников. Например, в сборнике "Преступные цели — преступные средства" опубликовано "Политическое завещание" рядового Густава Гильдебрандта . Понятно, что ценность такого "важнейшего документа" вызывает большие вопросы.

С большой охотой ученые-антифашисты цитируют выступления ряда руководителей Германии. Особенно популярен рейхсфюрер СС Г. Гиммлер. Так, Черная в книге "Коричневые диктаторы" пишет о том, что "накануне нападения на Советский Союз Гиммлер заявил, что одной из целей похода на Восток является уничтожение 30 миллионов славян" . Данное утверждение насквозь ложно. Оно позаимствовано из пропагандистской статейки И. Эренбурга времен войны. Путем придумывания подобного рода сообщений еврейский писатель выполнял социальный заказ, разжигая звериную ненависть ко всему немецкому, и призывая физически уничтожать германских женщин и детей.

Теперь зададимся вопросом, как же в действительности относились лидеры Германии к славянам.

Ни для кого не секрет, что идеология национал-социализма опиралась на расовую теорию. Многие исследователи пытаются отрицать научную ценность учения о расах, это их дело. Важно, что для вождей Третьего Рейха вопросы крови играли важнейшее значение. Гитлер писал: "Грехи против крови и расы являются самыми страшными грехами на этом свете. Нация, которая предается этим грехам, обречена".

В ряде монографий, порой весьма ценных с фактической точки зрения, авторы допускают все ту же ошибку: нацисты считали славян "недочеловеками" и хотели их уничтожить. Например, современный исследователь Борис Ковалев в своей книге о нацистском оккупационном режиме отмечает: "После прихода нацистов к власти в Германии официальной поддержкой стала пользоваться евгеника — "наука" о расовой гигиене". Целью евгеники, по убеждению автора, было "определение оптимального количества "унтерменшей". К последним относились евреи, цыгане и славяне".

Для того чтобы опровергнуть это дилетантское заявление, обратимся к одному из ведущих расовых теоретиков нацистской Германии Гансу Гюнтеру. В своих трудах он четко разделяет понятия народ и раса. Раса, по Гюнтеру, "это единая группа людей, отличающихся от других особым, присущим ей сочетанием физических признаков и психических свойств, которая всегда воспроизводит только себе подобных".

Немцы, как и любой европейский народ, состоит из нескольких рас: "Народы одной расы или, правильнее, одной расовой смеси могут говорить на разных языках, а народы, говорящие на одном языке - отличаться друг от друга в расовом отношении. Но самое главное: народы это всегда расовые смеси и никогда не раса". Самая "ценная", по мнению Гюнтера, нордическая раса. Она присутствует в разных пропорциях во всех европейских народах. Процент нордической крови у великороссов весьма значителен и в целом выше, чем у самих немцев. Это мнение разделяли и другие немецкие расологи. Фриц Ленц еще в 1915 году отмечал: "В расовом отношении московиты ближе к германцам".

Понятно, что расология в Германии вовсе не была какой-то отвлеченной научной дисциплиной. К ее выводам и рекомендациям чутко прислушивались руководители партии и государства. Научные выкладки расологов активно использовались в законодательстве. Один из важнейших законов Рейха – "Закон о гражданстве Империи и о защите германской крови и германской чести" от 15 сентября 1935 года. Позволим себе процитировать отрывок из этого документа: "Германская кровь не образует своей расы. Германский народ состоит из представителей разных рас. Но всем этим расам свойственно то, что их кровь взаимно совместима и смесь этих кровей в отличие от крови, которая им не родственна, не создает препятствий и напряжений. К германской крови можно, без сомнения, приравнять кровь тех народов, расовый состав которых родственен немецкому народу. Это относится ко всем народам, населяющим пространства Европы. Кровь, родственная немецкой, одинаково рассматривается по всем направлениям. Поэтому гражданами Империи могут стать представители живущих в Германии меньшинств, например, поляки, датчане и т.д.".

Таким образом, славянские народы, и, разумеется, русский народ официально признавались в Рейхе расово-родственными, братскими этносами. Какой смысл уничтожать своих братьев - вот самый простой вопрос, который мы адресуем Ковалеву, Черной и другим сознательным и безсознательным фальсификаторам истории.

Наши выводы подтверждают и исторические факты. Славянские государства - Болгария, Хорватия, Словакия, - были верными и стойкими союзниками Новой Европы, приняв участие в крестовом походе против большевизма. Хорватия и Словакия, кстати, были обязаны обретением своей независимости лично Гитлеру. В рядах вермахта и войск СС против коммунизма сражались русские, украинцы, белорусы, болгары, чехи, поляки.

Почему доктор Геббельс искренне восхищался храбростью солдат Русской освободительной армии? Почему Альфред Розенберг писал о том, что "Россия - это страна, которая сохранила в своей груди истинный образ Христа"? Почему Адольф Гитлер жертвовал сотни тысяч рейхсмарок на постройку Берлинского православного собора и на ремонт десятков русских церквей, и называл русских "ВЕЛИКИМ НАРОДОМ"? Очень просто. Потому что нацисты никогда не хотели уничтожить славян!

Доклад на Международной научной конференции
«Опыт мировых войн в истории России»,
11 сентября 2005 г., Челябинск

В

конце прошлого века немецкие и российские историки от анализа масштабных боевых сражений и операций, сценариев перехвата стратегической инициативы во время Второй мировой войны, ее итогов и последствий обратились к человеческому измерению войны, ее цены, жертвам и страданиям, которые она принесла миллионам людей. Однако такие темы, как преступления, совершенные военнослужащими «чистого» вермахта и «легендарной» Красной Армии против гражданского населения, имеют взрывной характер, раскалывают общественное сознание, вызывают ожесточенные споры в историческом сообществе, а для ветеранов войны — «страдания памяти».

Проблематика преступлений действительно сопряжена с целым рядом психологических и юридических, историографических и источниковедческих трудностей. Они нуждаются в специальном рассмотрении или обозначении, без чего сложно объяснить причины сложившихся предвзятостей или устаревших интерпретаций утверждения «война все спишет»[i].

П

ервыми о нарушениях международных законов и обычаев войны против Советского Союза, истребительном и преступном ее характере заговорили немецкие историки — Г.?А. Якобсен, М. Мессершмидт, А. Хилльгрубер, К. Штрайт, Г. Краусник, Х.?Г. Вильгельмс, журналисты — Э. Клее и П. Коль[ii]. К ним следует добавить и историков из бывшей ГДР Н. Мюллера, Д. Айхольца, К. Гесснера, К. Петцольда. Особую роль в развитии этого нового взгляда сыграли книга «Германский рейх во Второй мировой войне», изданная немецким военно-историческим институтом в 1979 году, и масштабный проект Гамбургского института социальных исследований «Вермахт и нацистские преступления». Ученые попытались не только раскрыть активную роль командования немецких вооруженных сил в утверждении на оккупированных территориях Европы, прежде всего Советского Союза, «системы разбоя, террора и опустошения», но и выяснить причины вытеснения преступлений вермахта из социальной памяти ФРГ. Была поставлена задача реконструировать «психограмму коллективной интерпретации прошлого», изучить факторы, способствовавшие стабильности «мифа о неполитическом вермахте». Важно было также понять, как формировалась в западногерманской историографии шкала стереотипов, как от утверждений о бессилии вермахта и превращении в жертву гитлеровского режима его действия стали трактоваться, как “оборонительная битва« на Востоке[iii].

Итоги проекта воплотились в экспозиции «Война на уничтожение» (она демонстрировалась во многих городах Германии) и одноименном фундаментальном труде под редакцией Г. Геера[iv]. В свою очередь, Ведомство военно-исторических исследований Германии под названием «Вермахт: миф и реальность». Несмотря на противоречивые вводные статьи, он также развенчивает легенду о «незапятнанном» вермахте и вводит в оборот новые архивные материалы об оккупационной политике германских вооруженных сил на оккупированных территориях СССР[v].

Накануне 60?летия окончания Второй мировой войны, в Германии и других западноевропейских странах с новой силой разгорелись споры о преступлениях военнослужащих Красной Армией, причем с акцентом на презумпцию виновности. Отдельные факты преступлений, поданные с эмоциональным посылом, использовались для репрезентации ситуации в целом — каждый советский солдат, реально или потенциально, является насильником. Некоторые журналисты в полемическом запале вообще поспешили поставить знак равенства между вермахтом и Красной Армией, целенаправленно обходя вопрос о принципиально разной природе совершенных ими преступлений[vi].

В российских СМИ и историографии тема массовых бесчинств военнослужащих РККА так долго находилась под запретом, что даже теперь, когда стремление к «беспощадной правде» о войне берет верх, ветераны отрицают, что преступления имели место. Некоторые историки старшего поколения вообще отказывается обсуждать этот вопрос, потому что результат геноцида на оккупированных территориях СССР, где погибло 13,6 миллиона советских граждан, несоизмерим с потерями мирного населения Германии. Несравнимы и по времени 3,5 года насилия и издевательств над советскими людьми с 4 месяцами первого этапа оккупации Восточной Германии (до создания СВАГ 5 июня 1945 года). «Лавина мести, — пишет О. А. Ржешевский, — могла захлестнуть Германии, однако этого не произошло. Бесчинства над местным населением — убийства, грабежи, насилия над женщинами, совершаемые военнослужащими Красной Армии и других союзных армий, в том числе США и Великобритании, приняли весной 1945 года тревожные масштабы. Но большинство солдат и офицеров советской и других союзных армий проявили гуманное отношение к мирным жителям. В различных районах, куда вступала Красная Армия, её отношения с населением складывались неоднозначно. Предотвратить насилие не удалось, но его сумели сдержать, а затем и свести до минимума»[vii].

И все же от проблемы сравнения уйти нельзя, и этому не могут препятствовать несоизмеримость масштабов совершенных преступлений или оглядка на возникающие время от времени шумные пропагандистские кампании в западной прессе по поводу миллионов изнасилованных немок. Сравнивать не значит ставить на одну доску, наоборот, таким образом можно выделить общее и особенное, сходство и различие. Напомню, что сразу после войны в СССР на естественное с точки зрения победителей, стремление понять побежденного врага, уже не как «людоеда-фашиста», «изверга», «гадину», «тупого гунна», а как человека, был наложен строжайший запрет. Одновременно не одобрялись разговоры или обсуждение негативных сторон освобождения Красной Армией Польши, Югославии, Чехословакии, Восточной Германии. Поэтому так важны были первые, пусть не бесспорные, работы российских историков П. Кнышевского, Б. Соколова, М. Семиряги, Е. Плимака и других[viii]. Именно они следуют призыву В. Ветте и Г.-Р. Юбершера, что можно двигаться вперед, только располагая точными данными об ужасных событиях, только обладая мужеством высказать и воспринять правду[ix].

И в дальнейшем российским ученым и обществу не избежать темы ответственности военнослужащих Красной Армии за преступления против мирных граждан, внимательного рассмотрения старых и новых доказательств. Это нисколько не умалит вклада СССР в Победу над фашизмом: эпохальные события должны быть свободны от спекуляций на недоговоренностях и «белых пятнах», виновные в совершении преступлений должны за них отвечать, а не избегать их, прикрываясь славой страны и народа. Вытеснение исторической памяти, имевшее место в условиях «холодной войны», инструментализация военного опыта сменяется конкретной работой по его критическому изучению прошлого и преодолению ложных идеологических штампов.

К

роме обозначенных трудностей демифологизации, а также сознательного сопротивления самому обсуждению проблемы, существуют и другие сложности. В частности, фактор юридической избирательности в использовании параграфа «в» статьи 6?й Устава Международного военного трибунала. В нем записано: «Убийства, истребления, порабощения, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам с целью осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет»[x].

Однако эти положения — «право победителей» — применялись только к странам побежденным, а не победителям. Данное обстоятельство сегодня, по понятным причинам, вызывает критическое отношение исследователей.

Множество аспектов возникает и при характеристике источников по нашей проблеме. В делах Чрезвычайной государственной комиссии «по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников» (июнь 1941 — декабрь 1944 гг.) зафиксировано 54784 акта о зверствах гитлеровских преступников в отношении мирных граждан Советского Союза. Приводимые в них сведения условно можно подразделить на такие виды преступлений, как использование гражданского населения в ходе военных действий, насильственная мобилизация мирного населения, расстрелы мирных жителей и уничтожение их жилищ, изнасилования, охота за людьми — невольниками для германской промышленности. Все эти акты доступны исследователям, но крайне слабо обработаны, в том числе, как массовый источник.

Оправданы вопросы, связанные с достоверностью этих актов, составом и квалификацией членов комиссий, особенно на местах. Тем более что при проведении экспертиз или опросах свидетелей преступлений, немцы, как правило, не разделялись по принадлежности к тем или иным формированиям, армии или спецподразделениям. Да и сегодня для многих в России не имеет значения, были ли агрессорами, преступниками, палачами представители вермахта или СС, полиции или других военных и гражданских формирований. Обычно разделение шло по линии «немцы вообще», «гитлеровские бандиты», или полицаи из «своих». Поэтому в раскрытии проблемы надо иметь в виду те факты, которые не имели точных признаков идентификации с вермахтом.

То же самое касается документов о Красной Армии — ее подразделения следует отделять от реквизиционных трофейных команд, СМЕРШа, частей и оперативных секторов НКГБ. О фактах преступлений советских солдат и офицеров командование Красной Армии и политическое руководство Советского Союза узнавало из специальных донесений спецслужб, докладных записок политотделов и политуправлений армий и фронтов, органов военной прокуратуры армий и фронтов, отделов военной цензуры, осуществлявших перлюстрацию писем военнослужащих. Однако наиболее показательным источником являются материалы Главной военной прокуратуры СССР. Ее органами с января по март 1945 года было осуждено одних офицеров 4148 человек, в том числе за должностные преступления, за хищения и имущественные преступления, за хулиганство и дискредитацию звания, за прочие преступления (без «контрреволюционных», транспортных происшествий, нарушения порядка и уклонение от воинской службы)[xi].

К сожалению, заведенные и рассмотренные Прокуратурой дела недоступны исследователям. Невозможна и проверка предложенной классификации преступлений, в частности, какая из статей включает в себя бессмысленные расстрелы и убийства, изнасилования. В то же время и в терпевшей поражение Германии не было и не могло быть специальных комиссий, которые бы составляли акты о преступлениях советских военнослужащих против гражданского населения. Не соответствуют научным критериям и оценочные сведения, используемые историками Западной Европы и США (часто без ссылок), об изнасиловании от 95 до 130 тысяч женщин в Берлине, а также данные об 1 миллионе 400 тысяч изнасилованных в Восточной Пруссии, Померании и Силезии[xii].

К

лючевое значение имеет ответ на вопрос о причинах и механизмах «ненормальной» войны, появлении приказов, объявивших военную необходимость руководством к действию для воюющих. Известно, что политическое и военное руководство Германии с самого начала, еще до того, как вообще могла возникнуть проблема стратегических или тактических «необходимостей», потребовало от солдат готовности к противоправным, преступным, по сути, действиям. Представления Гитлера на этот счет были последовательным развитием тех политических принципов, которые он изложил в своих книгах, написанных еще в 1920?е годы. Они и ввергли вермахт, а вместе с ним и все государство, в войну нового типа[xiii].

30 марта 1941 года на секретном совещании Гитлер, выступая перед 250 генералами, войскам которых предстояло участвовать в операции «Барбаросса», назвал большевизм проявлением «социальной преступности». Он заявил, что «речь идет о борьбе на уничтожение»[xiv]. На Нюрнбергском процессе полковник Тэйлор (Великобритания) впервые официально представил приказ генерал-фельдмаршала, начальника верховного командования вермахта Кейтеля от 13 мая 1941 года «О военное подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мероприятиях войск», подписанный им на основании распоряжений Гитлера. Были приняты также «Руководящие указания о поведении войск в России» от 19 мая 1941 года, ограничивавшие уголовное преследование немецких солдат[xv].

Отказ от соблюдения каких бы то ни было норм и правил ведения войны, лежащий в основе этих директив, обосновывался тем, что на территории СССР войскам вермахта будет противостоять «особенно опасный и разрушающий всякий порядок элемент из гражданского населения, являющийся носителем еврейско-большевистского мировоззрения»[xvi]. 23 июля 1941 года, через месяц после нападения СССР, Кейтелем был отдан приказ: «Частям, назначенным для охраны оккупированных восточных районов, ввиду их обширности следует подавлять сопротивление гражданского населения не методом юридического наказания преступников, а путем запугивания с тем, чтобы отбить у него всякую охоту продолжать борьбу… Для поддержания порядка командующие не должны требовать подкреплений, а применять самые драконовские меры»[xvii].

М. Мессершмидт считает, что наряду с указанными документами, переиначили смысл войны и приличествующее солдату поведение, приказы двух командующих армиями — фон Рейхенау и фон Манштейна[xviii]. 10 июля 1941 года командующий 6?й армией фон Райхенау подписал приказ «Об обращении с противником»: «Солдаты в штатском, которых легко узнать по короткой стрижке, должны быть расстреляны». Та же участь была уготована «гражданским лицам, манеры и поведение которых представляются враждебными». В приказе генерала Г. Хота, изданном в середине ноября 1941 года, также подчеркивалось, что в борьбе с русскими «примирение исключено», «сострадание и мягкость по отношению к населению здесь совершенно неуместны», что «каждый шаг активного или пассивного сопротивления или каких-либо маневров большевистско-еврейских поджигателей должен быть немедленно и безжалостно пресечен»[xix].

Командование вермахта не только допускало, но порой прямо предписывало убийство женщин и детей. В приказе командира 254?й германской дивизии генерал-лейтенанта фон Вешнитта от 2 декабря 1941 года как «беспечное благодушие» рассматривался тот факт, что старики, женщины и дети всех возрастов передвигаются позади германских линий. Приказывалось «стрелять без оклика в каждое гражданское лицо любого возраста и пола, которое приближается к передней линии», а также «возложить на бургомистров ответственность за то, чтобы о появляющихся чужих лицах, в особенности о детях, немедленно сообщалось местному коменданту» и «немедленно расстреливать всякое лицо, подозреваемое в шпионаже»[xx].

С декабря 1941 года, когда стало очевидно, что блицкриг провалился, характер военных действий изменился. Как полагает О. Бартов, воинские части вермахта стали «идеологически мотивированным инструментом преступного режима, а война приняла варварский характер»[xxi]. С тем, что характер войны изменился, нельзя не согласиться. Но это не значит, конечно, что до этого момента война и действия вермахта не были варварскими. В 1942 году гитлеровское руководство сочло необходимым в форме резкой директивы, не допускавшей исключения, вновь подтвердить, что совершенно безнаказанными должны оставаться любые преступления военнослужащих, совершенные в отношении мирных жителей. 16 декабря 1942 года Кейтель подписал директиву «Борьба с бандами», в которой говорилось: «Фюрер располагает данными, что отдельные военнослужащие германской армии, участвовавшие в борьбе против банд, за свое поведение в бою были привлечены в последующем к ответственности». В связи с этим фюрер приказал: «Если борьба против банд… на Востоке… не будет вестись самыми жестокими средствами, то в ближайшее время имеющиеся в распоряжении силы окажутся недостаточными, чтобы искоренить эту чуму. Войска поэтому имеют право и обязаны применять в этой борьбе любые средства, без ограничения, также против женщин и детей, если это только способствует успеху»[xxii].

В. Ветте задался вопросом: доходили ли приказы генералов до рядового солдата, до «маленького человека в униформе»? Чему верил этот «маленький человек»? Понятно, что немцы, призванные в вермахт, будучи гражданскими лицами, подвергались ежедневной «промывке мозгов» со стороны ведомства рейхсминистра образования и пропаганды Геббельса. С началом войны против России антисемитская пропаганда принимала все более и более воинственный характер. Речь шла уже не только о «еврейско-большевистско-империалистическом заговоре», но и о «еврейском мировом враге, который должен быть уничтожен», о евреях как «зачинщиках войны против рейха». К таким же методам прибегала нацистская пропаганда, чтобы усилить и обосновать и без того раздувавшееся чувство «национального превосходства арийской расы» над славянскими народами[xxiii]. Целям идеологической обработки служили печатные материалы верховного командования вооруженных сил, издававшиеся его подразделением — отделом пропаганды. С информационными бюллетенями этого отдела знакомили солдат каждой роты. В частности, в выпуске, вышедшем сразу после нападения на СССР, содержался такой пассаж: «Необходимо ликвидировать красных недочеловеков вкупе с их кремлевскими диктаторами. Германскому народу предстоит выполнить самую великую задачу в своей истории, и мир еще услышит о том, что данная задача будет выполнена до конца»[xxiv].

Судя по показаниям председателя военного трибунала немецкой 267?й пехотной дивизии капитана Ю. Райхова, все приказы и идеологические установки 1941 года были хорошо усвоены в вермахте. За действия, чинимые над советскими гражданами, солдат не разрешалось предавать суду военного трибунала. Солдата мог наказать только командир его части, если считал это необходимым. Офицер немецкой части имел более широкие права и мог истреблять русское население по своему усмотрению. Командиру предоставлялось полное право применять к мирному населению карательные меры борьбы, как-то: полностью сжигать деревни и города, отбирать у населения продовольствие и скот, по своему усмотрению угонять советских граждан на работы в Германию[xxv].

Подтверждают данные факты и материалы допроса на Нюрнбергском процессе обергруппенфюрера Е. Бах-Зелевского. На вопрос, существовали ли какие-нибудь принципы, определявшие линию поведения по отношению к мирному населению и партизанам, он ответил, что отсутствие прямых указаний открывало широкое поле для произвола со стороны любого командира части, который имел право отнести к числу партизан любого человека и поступать с ним как с партизаном. На другой принципиальный вопрос о том, знало ли командование вермахта о методах борьбы с партизанским движением, направленных на истребление еврейского и славянского населения, свидетель ответил коротко: «Знало»[xxvi]. Планируемая жестокость, формируемый задолго до войны образ врага хорошо были усвоены военнослужащими вермахта.

Красная Армия не получала каких бы то ни было директив об истребительной войне, не было у СССР и жестких намерений уничтожать немецкое гражданское население как низшую и неполноценную расу. Однако сами по себе действия оккупантов на советской территории и огромные жертвы, понесенные советскими людьми за годы войны, предопределили распространение в армии чувств ожесточения, ненависти и жажды мести. Усиливала эти настроения — неизбежные в наступавшей армии, которая своими глазами видела «результаты» оккупационной политики, — и официальная пропаганда. Огромное число статей, репортажей, корреспонденций показывали «звериный» облик врага и мобилизовывали советских солдат и офицеров на скорейшее изгнание и уничтожение немецкой армии; призыв И. Эренбурга «Убей немца!» глубоко проник в сознание красноармейцев.

Сложившаяся обстановка в связи с выходом Красной Армии на границы СССР делала задачи командования по предотвращению преступлений против мирного населения предельно сложными. Многочисленные эксцессы вызвали большое беспокойство руководителей компартий восточноевропейских стран, поскольку активно использовались их противниками. Однако поступающие сигналы вызывали резкое раздражение у Сталина, считавшего несправедливым инциденты и проступки отдельных офицеров и солдат распространять на всю Красную Армию[xxvii]. Тем не менее, 19 января 1945 года Сталин подписал приказ, который требовал не допускать грубого отношения к местному населению на освобождаемых территориях. Этот приказ был доведен до всех солдат и офицеров. Последовали и соответствующие распоряжения Военных советов фронтов, командующих армиями, командиров дивизий и других соединений[xxviii]. В марте, после «пьяных дебошей, краж и прочих фактов» в Польше[xxix], Сталин уже не обвинял руководителей других стран в «клевете на Красную Армию». Он предупреждал лидеров коммунистов Чехословакии: «… Мы знаем, что некоторые, малосознательные солдаты пристают и оскорбляют девушек и женщин, безобразничают. Пусть наши друзья чехословаки знают это сейчас, для того, чтобы очарование нашей Красной Армией не сменилось бы разочарованием»[xxx].

В контексте этих тревожных заключений Сталина, а также с учетом решений по Германии, принятых на Ялтинской конференции, понятной становится история с временной опалой Эренбурга, опубликовавшего 11 апреля 1945 года, накануне Берлинской операции, статью под названием «Хватит!». Некоторые места с напоминаниями о преступлениях немцев звучали как новый набат: «Горе нашей Родины, горе всех сирот, наше горе — ты с нами в эти дни побед, ты раздуваешь огонь непримиримости, ты будишь совесть спящих, ты кидаешь тень, тень изуродованной березы, тень виселицы, тень плачущей матери на весну мира»[xxxi].

Через два дня, 14 апреля в «Правде» появилась статья руководителя Отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП (б) Г. Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», а 20 апреля последовала вполне ясная и по-военному четкая Директива Ставки Верховного Главнокомандования об изменении отношения к немецким военнопленным и гражданскому населению[xxxii].

Одновременно маршал Г. К. Жуков предостерегал свои части, чтобы во время атаки и оккупации они концентрировались на своих воинских обязанностях[xxxiii]. Как вспоминает командир артвзвода Исаак Кобылянский, со всеми этими распоряжениями были ознакомлены солдаты и офицеры после вступления в Восточную Пруссию, и это само по себе было «сильным сдерживающим средством». «…В моем непосредственном окружении, а это две-три сотни человек, — пишет Кобылянский, — приказ не нарушался. Среди нас не было отъявленных насильников. Было бы наивно утверждать, что никто и нигде не нарушал этот приказ. Но подчеркиваю, открытых нарушений приказа, массового насилия над немецкими женщинами не б<